Разнообразие школ формировалось на протяжении столетий. Они всегда соответствовали ценностям своего времени. Иногда уклон делался в сторону технических наук (химия, физика, математика), иногда предпочтение отдавалось гуманитарному блоку (литература, история), иногда преимущественное внимание уделялось прагматике (кадетские корпуса и институты благородных девиц). Инициаторы новых школ каждый раз пытались создать такой набор предметов, который отражает социальный заказ общества или родителей. И здесь есть секрет. Там, где думают только о детях и совершенствуют только уроки, конкуренцию проигрывают. Там же, где заботятся, как это ни странно, о будущем детей и об удобствах родителей, спрос выше. Мангеймская система. Придуманная немецким педагогом Йозефом Зиккингером в начале 20 века, была настроена на распределение учеников в зависимости от их умственных способностей на четыре раз ряда с разными сроками обучения. Для обычных детей – 8 лет, для способных – 6 лет, для слабых – 4 года и умственно отсталых – 3 года. Распространение получила в Бельгии, Дании Германии, Франции, Швейцарии. Эта система со слоганом «Каждому своё» логически привлекательна, но с моральных позиций мало кому из родителей и детей нравились некоторые из означенных ярлыков. Дальтонская система. Её внедрила американка Элен Паркхерст. В ней превалировал индивидуальный план (дальтон план), разработанный с учётом способностей каждого ученика. Ученик заключал с учителем своего рода контракт, где был расписан план его учёбы на год вперёд, в зависимости от его целей, желаний и знаний. А потом происходило сравнение. Многие элементы переняты в Англии, Китае, Корее и Австралии. Школа Френе. Это был борец с консерватизмом методом самовыражения и занятиями на свободную тему. Не выносил учебников, и вместо них школьники занимались по карточкам, которые педагоги составляли совместно с учениками. Не было оценок, считавшихся необъективными и вредными для детской психики. Распространение получила в Голландии, Италии, Португалии, России. Метод проектов. Американские педагоги Джон Дьюи и Вильям Килпатрик считали, что ребёнку надо учиться самостоятельно. Учитель может задать только нужное направление или помочь с поиском информации. Всё остальное ученик должен был осваивать самостоятельно. Традиционные уроки вообще игнорировались. Это стало популярным в США, Израиле, Бразилии. Дали ли они судьбоносные результаты? И почему не получили глобального распространения, оставшись лишь раритетом середины 20 века? Потому что эти форматы, передовые сами по себе, замыкались только на школьных рамках. А рамки оказались узкими. Система образования жалуется: «Я постарела, дайте передохнуть, мне много лет, я уже еле дышу, мне надо менять органы. Мои мышцы атрофированы, мозг иссяк, я хромаю на обе ноги и не могу поднимать тяжести. Мне дают таблетки, колют инъекции, и даже вводят обезболивающие, но ничего не помогает. Полная несовместимость с жизнью. Помолитесь за меня. Я согласна на эвтаназию». Но вот неожиданно в последние годы репутацию страны с передовой системой образования завоевала Финляндия. Ей можно было бы этим просто гордиться и радоваться. Но cтавшую настоящим брендом финскую систему образования решили ещё и выгодно коммерциализировать, продавая в другие страны целыми пакетами: архитектурный проект, уроки, преподаватели, технологии. Таким образом, встал вопрос об экспорте школьного образования. То, что было местной, локальной прерогативой, теперь становится глобальным товаром. Видно, им понравилось делать глобальный бизнес на финских домиках, банях и телефонах Nokia. Чем же прославилась финская система образования? В ней не принято сравнивать уровни знаний учеников – в одном классе могут учиться дети разных возрастов. Детей учат ориентироваться в жизненном пространстве и обрабатывать информацию. На уроках труда они могут изготавливать электрогитару, а математику изучают, не складывая дроби, а высчитывая скидки. В типичной финской задаче следует определить стоимость гитары, которую уценили сначала на 20%, а потом ещё на 10%. В финских школах не изучают таблицу умножения, для этого есть калькулятор, на который учителя смотрят дружелюбным, а не враждебным взглядом. На экзамены можно приносить любые учебники или справочники. Важно показать, как ты можешь ими пользоваться, в том числе и Интернетом. В Финляндии вообще устранён институт школьных инспекторов, учителя не пишут никаких отчётов, каждая школа сама определяет, по каким учебникам учить и сколько времени отводить на изучение каждой темы. Занятия иногда проходят на свежем воздухе. Почему хорошие результаты? Потому что учителя и дети, объединённые корпоративной солидарностью, лояльны друг к другу. Бизнес терминология здесь давно перетекла в школы и никого не смущает. О деньгах говорят без стеснения. Финские учителя, довольные жизнью, учат детей любить жизнь. В школах мало проблем с дисциплиной, по тому что урок больше напоминает домашнюю застольную беседу. Здесь не чувствуется отчуждения ученика от учителя. Они не враги. Никому не хочется плодить обозлённых неудачников, готовых всю жизнь вымещать свою злобу на тех, кто живёт в достатке, ездит на хороших машинах, изысканно одевается. Слепая зависть и злоба вытесняются стремлением подростков добиться такого же успеха в честной борьбе. Впрочем, не всё здесь так прекрасно и замечательно. Учеников могут за любую провинность или даже подозрение отобрать у родителей и передать в другие семьи. И ничего сделать нельзя. А как в других странах? В Англии учителя слишком увлекаются тестами, что приводит к снижению сообразительности. Многие иностранцы, заплатив огромные деньги за обучение в Великобритании, так и не могут привыкнуть к мюслям, спартанским условиям и унижениям. Родители, отправив своих детей в страну Туманного Альбиона в надежде, что они получат образование, достойное лишь сэров и пэров, часто не догадываются о процветании в школах, особенно в резиденциях общежитиях, наркотиков. Детям надо быть сильными духом, чтобы не поддаться навязываемым дурным привычкам. В Венгрии принято работать командами. Школьники получают избыток групповых заданий, причём большинство демонстративно отлынивают от их выполнения. Всю работу проделывают два три наиболее ответственных ученика, у которых остальные списывают. Латвийские учителя, наоборот, слишком много внимания уделяют личности и особенностям каждого ребёнка, что тормозит обучение всей группы. В Японии обучение связано с большим количеством стрессов, поэтому подростки выплёскивают свою агрессивность вне школы. Школьники не списывают и не подсказывают, так как это считается признаком дурного тона. И если увидят, что это делает кто то другой, немедленно по павликоморозовски донесут учителю. На вопрос учителя, кто сломал парту, поднимается сразу пять рук и ответ звучит наперебой: это сделал Имадзуми. Фишка в России – зубрёжка. Ученики полагаются не столько на знания, сколько на везение: а вдруг не спросят?! И всё время вспоминают, как хорошо было раньше, во времена бабушкиных гимназий. В Украине паровоз образования поставлен на национальные рельсы, что должно способствовать воспитанию патриотизма и свободы выбора. При этом, правда, тормозится интеграция страны в глобальный мир. Советская система школьного образования, в которой многие из нас выросли и о которой вспоминают с ностальгической теплотой, была жёсткой, как деревянная скамейка, и строилась на унижениях. Учитель мог творить, что хотел. Слабых учеников унижали при всём классе, а их родителей – на родительских собраниях. Презрительное отношение учителей к троечникам передавалось детям, которые, в свою очередь, добавляли дров в костёр того ада, где им приходилось выживать, словно в джунглях. Не удивительно, что такая муштра давала для коммунистической системы неплохие результаты. Те, кто не мог стать сильным учеником, включали компенсационные механизмы и позиционировали себя хулиганами – их тоже уважали. Но хуже всех приходилось тем, кто не мог и учиться классно, и хулиганом слыть. В постсоветских школах применяется система, которая беззастенчиво радуется детским ошибкам: «Ах, ты не выучил?! А я тут как тут!». В других странах не так. В США тестируется возможность человека быть самостоятельным студентом и будущим ответственным работником. Американская система не гарантирует выдвижения на первые роли лучших из лучших. Она вычленяет не лучших, а самых адекватных, тех, кто лучше всех вписывается в эту систему, способствуя её развитию и не разрушая её основ. США никогда не лидировали ни в каких списках по качеству школьного образования. Ситуация с американцами напоминает конкурс Евровидения, в котором последние места всегда занимают Италия, Великобритания, Испания, где с музыкальной индустрией всё в порядке, ведь они истинные законодатели музыкальных мод. А к победе в этом маркетинговом соревновании стремятся другие страны, чьи победители потом нигде себя не проявляют. Американцы после «вольной» программы вернулись к тому, чтобы тщательнее учить азам математики, но по прежнему учёба в их школах идёт туго. Начали было учить воображению, но упустили азы. Ирландские школы видят цель в другом: сформировать свободную и истинно интеллигентную личность с отличительной манерой держаться, способную интегрироваться в социум любого уровня, вести полемику, созидательную деятельность, находить компромиссы и выходы из конфликтных и безнадёжных ситуаций. Одновременно ребёнку прививают высокие моральные принципы, укрепляют физическое здоровье и развивают умственные способности. Ирландцам претят необразованные эгоисты, которые пополняют ряды агрессивных террористов. Поэтому недавно в этой стране полностью сменили парадигму национального образования. Продолжают говорить об особой китайской модели воспитания детей матерями тигрицами с жёсткой дисциплиной, военным режимом, без вольностей и с целью воспитать победителя. «Ешь скорее! – говорит украинка сыну. – Тысячи китайцев смотрят в твою тарелку!».  На самом деле в Китае системы воспитания разные. С одной стороны, китайцев так много, что конкуренция между ними неизбежна. Добавляет масла в огонь программа «Один ребёнок в семье» с патологическим стремлением вывести этого единственного ребёнка в люди, по тому что других шансов просто нет. С другой стороны, сильны и противоположные тенденции: 1) западная вольная система воспитания (китайцы склонны к путешествиям и очень наблюдательны); 2) уже много богатых китайцев, которые своих детей балуют; 3) далеко не все матери тигрицы. В Китае проводят эксперимент. Ученикам позволяют даже брать хорошие оценки в долг. Ученик, не получивший на контрольной желаемой оценки, может попросить учителя добавить ему недостающие баллы с условием, что следующую контрольную он напишет на один балл лучше предыдущей. Если этого не происходит, то на следующий раз ему предстоит наверстать два, три и т.д. баллов, пока он не вернёт накопившуюся ссуду с процентами. Сразу после начала эксперимента появились и восторженные сторонники его, и ярые противники. Капитализм, так резко здесь рванувший вверх, наложил отпечаток и на образование. А как иначе двигаться вперёд! Курдистанские школы в Ираке (международная сеть SABIS) предельно технологичны, там всё пронизано национальным духом, идеально разложено по полочкам и построено по последнему слову компьютерной техники и архитектурной науки. Однако потерян вектор глобальной свободы. В Сингапуре определены семь результатов, которые дети должны получить к моменту окончания школы. Это – уметь размышлять и выражать свои мысли, отличать хорошее от плохого, строить дружеские отношения, любить Сингапур, проявлять живой интерес к вещам во круг, не быть инфантильными. Звучит просто. Однако нацеленность именно на такие результаты позволяет школам выращивать успешных людей. Приехав в Сингапур посмотреть, насколько срабатывает там эта система и успешны ли люди, я увидел тысячи небоскрёбов, чистейшие улицы, вкусную еду, огромное количество социальных жилых домов для небогатых жителей, ясные перспективы карьеры для талантливой молодёжи и гарантии приличного качества жизни для обыкновенных граждан. А ещё пятьдесят лет назад это была нищая, грязная страна без каких либо видов на будущее. И все там видят связь между тем, как и за что ставили оценки в школе, и тем, что получилось в итоге со страной. Кстати, они изящно использовали возможности брендинга. Объявили, что Сингапур – это Бостон Востока, то есть спозиционировали его как главный пункт творческой энергии Азии, где с детства кипит интеллектуальная, исследовательская и социальная деятельность. На весь мир они провозгласили: Сингапур – это оазис талантов, центр знаний, совмещение людей и потоков идей. Правда, красиво?! Весь менеджмент страны задействован на эту миссию, которая даёт половину необходимой мотивации учиться. Только потом они ставят вопрос о финансовых инвестициях, понимая, что дело не в их объёме, а в том, насколько хороши условия для их при хода в систему образования. Естественно, для получения огромных будущих дивидендов, в которых заинтересованы все. Во многих странах главной целью реформ ставят триединство: либерализация децентрализация свободомыслие. Но это всё – лозунги политические. Они не очень применимы к школе, так как многократно использованы и без особого успеха. У школы, я думаю, должны быть другие цели: умизация, современизация, финансизация. Образование перестаёт быть тем, чем оно всегда так неистово гордилось – консервативным, музейным сбережением прошло накопленных знаний, которые теперь выглядят как вторсырьё. Не человек должен идти за знаниями в библиотеку или школу, а знания должны идти к человеку. Старая парадигма окончилась. Школа скоро станет Мавзолеем. Поэтому назрело переформатирование, которое уже не однажды в истории происходило. Ян Коменский (1592–1670) не виноват, что до него обучение было совершенно бессистемным и таким же раздражительным, как сейчас. Учились, кто хотел, у кого хотел, чему хотел и сколько хотел. Уже тогда возник дефицит людей не только грамотных, и даже не только работающих на всё более совершенных машинах, но и способных пересоздавать новые поколения машин. Этих машин стало появляться такое количество и разнообразие, что общество остановилось: возник глобальный кризис – полный дисбаланс денег, кадров, техники и идей.  В те времена, чтобы вырабатывать планы дальнейших действий, лучшие умы человечества собирались не в швейцарском Давосе, как сейчас. Их, инженеров мысли – просвещённых и лояльных, короли и епископы искали по всему свету. И Коменский пришёлся ко двору. Он попытался формализовать обучение грамоте и сделать его ускоренным, несмотря на толпы остервенелых недоброжелателей. Весь тот хаос он разбил на предметы, уроки и классы. Это не значило, что такая система должна была просуществовать вечно, но тогдашние задачи она во многом решала. Конечно, жаль, что не все. Мегамашина Коменского дала импульс на предстоявшие триста лет, но потом, как мы видим, забуксовала. Тогда выход из тупика нашли в следующем. Учеников стали прикреплять к дежурным рассказчикам разных наук (как крепостных к помещику). И никаких вольностей – ни на уроках, ни в мыслях, ни в учебниках! Главной задачей педагога было усмирить маленького необъезженного мустанга. Свести помехи к минимуму. Внедрить подмену понятий: если ученик молчит – значит слушает, если перебивает – значит негодяй. И если ученик знает что-то больше учителя, для последнего это помеха. И вот триста лет учитель разговаривает с пустотой или, точнее, сам с собой. Он делает вид, что учит, ученик делает вид, что учится. Поэтому задавать вопросы, откуда проистекают ложь, бракованные изделия, кризисы и множество других болезней общества, – зря тратить время и нервы. Они – из внедрённой бессмысленной покорности… Эта система ПУК (предмет–урок–класс) оказалась вредоносной, застопорившей прогресс, отуплявшей учеников и спровоцировавшей будущие глобальные экономические и политические кризисы. Это ж надо было – допустить разделение абсолютно здоровых, хоть и маленьких ещё людей на два сорта: плохих, которые получают низкие оценки, и хороших, оценки которых высоки. И ещё одна подмена понятий: для получения хорошей оценки надо выслуживаться – следовать канонам (для средневековой церкви это было обязательно и естественно, но – сейчас?). А высказывание свежих мыслей, или невысказывание их вообще, равносильно к низким оценкам. Школа развела детей на правильных и неправильных. Впоследствии правильные приведут общество к кризису, не имея генетических способностей мыслить нетривиально и искать выходы из социальных тупиков. А неправильные, пришибленные жизнью будут влачить жалкую судьбу лузеров. Глядя на этот перекос и видя, что допустила большую философскую ошибку, природа начала взывать: «Ау, где вы, неправильные, креативные?». Так начал расшатываться образовательный консерватизм. Через пятьсот лет после эпохи Возрождения эстафету принимает Гипермаркет знаний, который позволяет каждому брать только те знания, которые он в состоянии «съесть» (здесь и сейчас). Если они оказываются не съедобными или невкусными, есть выбор: а) проигнорировать их; б) снабдить приправами из других знаний; в) отложить покупку на будущее, когда подвезут свежие знания. И всё же снимаю шляпу перед Коменским, величие которого заключалось в том, что он принял вызов не очень тогда глобальной экономики и придумал систему массовой и быстрой перековки безграмотных детишек пустографок в наёмную рабочую силу. И привёл беспорядок в систему. Другое дело, что некоторые системы имеют свойство со временем разрушаться. Иоганна Генриха Песталоцци (1746 1827) называли спасителем бедных и отцом сирот. Вечно неустроенного швейцарского чудака так и дразнили: чудак чудаков из страны дурачков. Но в историю он вошёл как создатель ключевых идей для дошкольного воспитания. Чудаковатый швейцарец, проживший долгую жизнь, получивший не очень-то обширное образование, писавший яркие, но довольно сумбурные книги и письма, сочинявший занятные, но явно устаревшие методические пособия, инициатор и руководитель целого ряда учебных заведений (по отношению к детям удивительно успешных, но организационно беспомощных и терпевших неизменный крах), объект благосклонного внимания высочайших особ своего времени, был жертвой равнодушия и насмешек обывателей. Это он придумал Детский Сад – не как сейчас, например, в России: детское учреждение муниципального подчинения главного управления народного образования при правительстве чёрт его знает какого регионального министерства федерального подчинения. По жизни Песталоцци был явным неудачником, но не скрывал этого и писал о себе очень даже самокритично. Вот его пронзительная исповедь: «Я захотел создать свою школу. В слепом восторге от своего плана я внезапно принял решение целиком посвятить себя  земледелию. Почему? Потому что для школы нужна была земля, которую надо было купить, а я знал, как её купить подешевле, и увидел выход в та кой замечательной комбинации. Увы, я не имел никакого представления об этом. Но во мне жили гигантские цели моих устремлений. Я был беден, но заложил имущество своей горячо любимой жены, которая молча терпела, наблюдая, как тают её наследственные денежки. Я набрал кредитов у тех, кто мне верил, так как плантации марены, принадлежавшие Чиффели – аграрному олигарху, считались доходными. Я мгновенно принял решение как можно скорее скупить 600–800 юхартов этой земли по баснословно дешёвой цене. И стал строить себе дом. И тут всё рухнуло – нельзя было строить себе дом, когда земля предназначалась для школы. И нельзя поручать стройки проходимцам. Нельзя что-то делать и не разбираться в тонкостях. Вдруг все увидели, что я несу вздор, и мои партнёры и союзники стали не только ворчать, но и негодовать. Короче говоря, причина неудачи моего предприятия заключалась исключительно во мне и в моей ярко выраженной непригодности ко всякого рода предприятиям, требующим практической жилки. И вот исчезла мечта моей жизни, надежда на широкую благотворительную деятельность и детский сад школу. Необходимость покрывать каждый день страшные по цифрам счета увеличивала мою печаль. Моя жена жестоко страдала от этих обстоятельств, но виду не подавала. Мне требовались солидные познания в фабричном производстве и знание того, как управлять людьми, в том числе маленькими. Мне этого определённо недоставало. Моментально я увяз в огромных долгах и стал беден. На меня стали коситься. Со мной произошло то же, что происходит с каждым, кто обеднел по своей вине. Такой человек обычно вместе с деньгами теряет веру и доверие людей в то, на что он способен. В моем окружении во весь голос говорили, что я – конченый человек, что мне уже ничем нельзя помочь. Мои друзья сворачивали на другую сторону улицы, а книгопродавец Фюссли, симпатизировавший мне, сказал, что я закончу в больнице для бедных или в доме умалишённых. Последний шанс был – написать книгу и покрыть ею все мои долги. Но, написав её, я понял, что это бессмыслица. Надо не только писать как надо, но иметь моральное право на это. Иначе – какое доверие будет к моим словам? Только почувствовав авторитет учителя, дети воспринимают его учение, видя, к какому результату можно придти, действуя как учитель. А если он неумеха? Беспорядочность моих часто неестественных и психологически неоправданных опытов обучения и воспитания толкали на ложный путь моих учеников. Поэтому главный вывод: только завершённое оказывает большое влияние, лишь оно обладает неодолимой силой. Простите меня». Главную книгу своей жизни Песталоцци сокрушённо назвал «Лебединая песня». Подавляющее число школ, историю создания которых я изучал, позиционировались как учебные заведения для бедных. А как иначе? Даже возразить нечем. Но вот я, набрав однажды побольше воздуха в лёгкие, решился, наоборот, на школу для богатых. Господи! Сколько я всего наслушался! Изверги бездушные! Мародёры бессовестные! Капиталисты проклятые! Спасала лишь надежда, что теперь времена не Джордано Бруно и людей на кострах не сжигают. Просто однажды я летел в самолёте и стюардесса, проводя инструктаж по безопасности полёта, вдруг резанула мой слух откровенно диким указанием: возьмите дыхательную маску из под сидения и сначала наденьте её на себя, а только потом – на своего ребёнка. «Как так?! – про себя возмутился я. – Ведь инстинкт должен быть другим: сначала всё для спасения ребёнка, а взрослому – как повезёт». Ан нет! Именно такая последовательность: сначала взрослый должен обезопасить себя, чтобы быть способным помочь своему ребёнку. То есть сильный в первую очередь спасает себя с целью спасти других. Если же поступить наоборот (псевдоморально), то шансы на спасение обоих вообще резко уменьшаются. Я специально выяснял это у военных, так как у них самые правильные представления о конечных результатах – спасённых жизнях. «Всё правильно, – сказал один из них, – так и надо». Тогда, может, стоит сделать пилотный проект идеальной школы для богатых, пусть даже игнорируя упрёки в социальной несправедливости, а потом, когда государство увидит, как должны быть организованы школы по высокому стандарту, начать их строить для всей страны? Впрочем, я слабо верю в радикальные перемены в системе образования. Она достаточно инертна и консервативна. Но ещё меньше веры в то, что, если оставить всё как есть, будет больше умных и счастливых взрослых людей. Говорят, что иногда систему надо просто дурить, обводя её вокруг пальца, чтобы она поддалась на реконструкцию. В прежние времена это кое-кому удавалось. Вот и сейчас мы её подрываем снизу. Для осуществления любых перемен к лучшему действительно сначала нужны локомотивы, к которым потом цепляются вагоны (ну и крамолу же я написал!). Просто образование в кризисе. И оно больше не может пользоваться хитроумными тестированиями, странными лицензиями, обветшалыми учебниками, разрушающимися зданиями, отставшими учителями и непросвещёнными верхами.