В сказках героя часто предупреждают: не оглядывайся, не пей водичку – козлёночком станешь! Хотя, казалось бы, что плохого – смотреть на зад (в нашем случае – на бывшую советскую систему образования). Не которые считают, что нужно опираться именно на опыт прошлого, и ссылаются на теории Штайнера (Вальдорфская школа), Монтессори, Коменского, Сухомлинского, Песталоцци, Макаренко и многих других. Нет необходимости подробно характеризовать наследие этих великих педагогов, так как этому посвящены тысячи книг. Отмечу лишь, что эти теории были вызваны к жизни проблемами прошлых веков и созданы «под заказ» абсолютно других социальных условий. 

Вальдорфская школа – специально для детей шахтёров Рурского бассейна в Германии, ослабленных болезнями, в частности с психическими отклонениями. Школа Монтессори – для неуравновешенных детей, причём только до двенадцати лет, потому что в возрасте постарше их, разбалованных и неуправляемых, ни в какую серьёзную школу, как правило, уже не принимают. Макаренко создал и внедрил систему работы с бездомными и хулиганистыми детьми, что в то время было, безусловно, актуальным. 

Но существует ли система и теория обучения нормальных, хороших детей именно в наше время? Нельзя же в 21 веке оставлять процесс обучения на усмотрение преподавателей, взгляды которых сформировались в прошлом веке. Прошло уже сто лет со времён Штайнера, Монтессори и Макаренко, а педагогика там и застряла. Внимание по-прежнему акцентируется на детях или ослабленных, или с отклонениями, в том числе талантливых и одарённых, то есть образование очертило для себя лишь 5–10 процентную целевую аудиторию. 

А что полезного делает современная школа для нормальных детей? Большинство таких детей вынуждено терпеть скучные учебники и неинтересные уроки, хотя их умы стремятся к совершенству и более мощной интеллектуальной нагрузке. Им не подходят узкоспециализированные лингвистические или физико-математические школы, так как время противопоставления физиков лирикам давно ушло и песню «что то физики в почёте, что то лирики в загоне» уже не поют. Ученики хотят пользоваться всеми благами цивилизации сиюминутно – быстро, немедленно, круто. Ведь жизнь всё больше взвинчивает темпы. Если давать им знания неспешно, размеренно, то очень скоро вызреет очередное поколение ленивых иждивенцев и инфантилов. 

Я не говорю, что надо стремиться к тому, чтобы получать только прагматические навыки. Нужны, бесспорно, и фундаментальные знания. Но вот какая штука: старый знаниевый фундамент не устраивает не только учеников, но и цивилизацию! Он перестал быть продуктивным. Попробуйте построить на ветхом фундаменте «небоскрёб» новых знаний, умений, навыков, компетенций и характера, и вы обнаружите, что у вас ничего не получится – здание рухнет. 

Конечно, прошлый опыт влияет на современную жизнь. Однако гораздо чаще он тормозит подготовку современно мыслящих людей. Все устали от неумех. Рынок, бизнес, семьи и правительства страдают от отсутствия высококвалифицированных «человеческих ресурсов» с ярко выраженными новыми характеристиками. 

И таких человеческих ресурсов требуется много, очень много. Их неуправляемые потоки лавинами перемещаются по всему миру, от страны к стране, от бизнеса к бизнесу, по карьере вверх и вниз. И пускать этот процесс на самотёк – значит обрекать новые поколения на несчастья и безуспешность. Вот почему образование из сферы исключительно гуманитарной и ручной быстро перемещается в индустрию ковки кадров по совершенно новым технологиям. Школа превращается в фабрику по изготовлению не ширпотреба, а штучной продукции. 

Разумеется, некоторых это коробит. Как это: святая святых – ручной учительский труд заменять бездушной индустрией, фабриками и технологиями? А как же, закатив глаза к небу, протяжно запоют они, душа, вкладываемая в ученика, и слово учителя, произнесённое и услышанное на уроке? Да никак. С этим длительное время просто мирились, потому что не было иных методов обучения. 

Если во всём мире образование находится в тупике и все им недовольны, следует искать решение, выводящее его из этого, казалось бы, безвыходного положения. Когда школа перестаёт поспевать за информацией и меняются многие человеческие, семейные, религиозные, пат риотические, денежные, культурные ценности, казавшиеся вечными и незыблемыми, должна вот вот возникнуть иная система образования – более технологичная и, главное, результативная. 

А старой придётся… исчезнуть. 

Вспомним: когда лионские ткачи стали отставать от резко увели чившегося спроса на ткани, им на смену пришли ткацкие станки. Это сопровождалось горькими слезами ткачей и их мятежными восстания ми. То, что они делали, называлось мануфактурой и уже не могло конку рировать с фабриками по качеству и особенно по количеству. Другие от расли, как известно, также с трудом претерпевали болезненный переход от ручного труда к конвейерам. И не только в промышленности! Ведь был же дотракторный период в сельском хозяйстве и мануальный – в медицине.

Знаете ли вы, что двести лет назад самой распространённой бы ла профессия факельщика? Специально обученные люди ходили по улицам и зажигали на столбах фонари. Вокруг этого рода деятельности была создана огромная инфраструктура. Нужно было всех обеспечить соответствующими жердями, соломой, огнивом, чтобы зажечь тысячи фонарей и при этом не спалить город. Это была профессия, на которую учили! Сотни тысяч людей занимались этим трудом и были счастливы: работа постоянная, непыльная, не очень опасная и престижная. Но вдруг пришёл какой то умник и сказал: «Зачем вам эта головная боль? Вот лампа – возьмите её и ставьте на фонари!». 

И вмиг вся отрасль рухнула. Как факельщики ни боролись за со хранение своей профессии, как ни лоббировали её значимость, оста новить прогресс они не смогли. Лампы вытеснили ручной труд. Конечно, жаль, что многие тогдашние факельщики из за Эдисона потеряли работу. 

Ещё одним родом трудовой деятельности, являвшимся источни ком существования для сотен тысяч людей, была профессия ямщика. Однако вся эта огромная разветвлённая инфраструктура: лошади, теле ги, сено, постоялые дворы – осталась в далёком прошлом, а вместе с ней вымерла замечательная и нужная профессия. 

Исчез и ещё один лузер – профессия машинистки. Ещё недавно перед машбюро преклонялись сотрудники всех советских учреждений: институтов, издательств, заводоуправлений. Но остались ли где нибудь машбюро? Куда делись машинистки с постоянными жалобами на боли пальцев и суставов? Они, кто помнит, увязали по уши в бумагах, без уста ли многократно перепечатывая рукописи, письма и отчёты с одинако вой размашистой припиской начальников: «Срочно». Теперь многие ру ководящие должностные лица сами научились печатать (и не только!) с помощью клавиатуры компьютера – жизнь заставила овладеть этим смежным умением. 

А телефон?! («Девушка, соедините с Владивостоком!» – разговор можно было ждать сутками.) И вдруг в нашу жизнь ворвался телефон мобильный – беспроводная коммуникационная система, позволяющая быстрее и дешевле связываться с абонентами. Теперь вот и электронная почта вытесняет конверты с марками. 

Ничего не поделаешь: время от времени некоторые профессии ис чезают или трансформируются. То, что раньше было ручным, «само пальным», уступает дорогу технологичному и индустриальному. Ручной труд уходит из многих профессий, хотим мы этого или нет. 

Но надо ж такому случиться: образование в любой стране мира, от Канады до Австралии, от Чили до Монголии, осталось последней и единственной отраслью, в которой преимущественно используется ручной труд.

Учителя называют свои учебные часы горловыми, но от этого их труд не перестаёт быть ручным. Это всё равно, что лопатой перепахивать поле или на вёслах плыть через океан. Может быть, для перевозки двух трёх пассажиров лодка – подходящее средство, однако перевозить мил лионы пассажиров с помощью вёсел – метод устарелый. 

Кстати, массовый ручной труд (например, труд разнорабочих) все гда, во все времена был малоценным и низкооплачиваемым, потому что считался неквалифицированным. Не отсюда ли проистекают низкие зарплаты учителей? Не оттого ли им платят мало, что их труд действи тельно малоэффективен, ведь они выпускают со своего конвейера на 80% бракованную продукцию, не готовую к дальнейшему употребле нию? Тогда за что учителям платить много? За низкое качество изготов ляемых изделий на их фабрике? 

Горловой труд учителей не даёт ученикам нужных знаний, совре менных навыков, компетентной ориентации в жизни, особенно в резко изменившихся условиях. Учителя, всё более отстающие от учеников, от скорости окружающей жизни, будут вынуждены или кардинально пере страиваться, или гневно, но безнадёжно бастовать, как когда то лион ские ткачи. 

Фермеры давно уже не копают лопатой, а используют трактора. На папирусах массово уже никто не пишет, потому что Гуттенбергом в 15 ве ке был изобретён печатный станок. Ткани массово не изготовляют вруч ную, благодаря ткацким станкам, созданным в 18 веке. 

Раньше спортсмены достигали побед в основном за счёт силы, во ли и концентрации внимания. А сегодня в их распоряжении полномас штабная индустрия достижения побед. Все процедуры технологичны: снаряжение, питание, форма, тренировки, соревнования, финансиро вание, транспорт, реклама, гонорары и т.д. Спортсмены сегодня «по партизански», ручным способом уже не соревнуются. На них работает целый конвейер. 

В конце прошлого века этот ген прогресса внедрился и в гумани тарную сферу, например в медицину. Сколько было споров на тему не возможности и непристойности технического вмешательства в такую тонкую материю, как глаз! Считалось, что только опытный офтальмолог вручную способен исправлять зрение. Но постепенно стали появляться тончайшие лазерные инструменты и компьютерная техника. И общество сначала с опасением, потом с удивлением и, в конце концов, с благодарностью восприняло то, как в клинике Святослава Фёдорова лечение глаз поставили на конвейер (рис. 1). Оказалось, что само слово «конвейер» не есть синоним плохого качества. Наоборот, то, что сделано индустриально, выгодно отличается от «самопала». Вскоре эту технологию переняли сотни других клиник во всём мире. 

Даже в культуре, в частности музыкальной, конвейер стал незаменимым: клипы, костюмы, декорации, реклама, продюсеры, контракты, рас крутка, фонограммы, афиши, райдеры, гастроли. Не говоря уже о синтезаторах, с помощью которых многие композиторы сочиняют музыку и де лают аранжировки – то, что раньше было привилегией только избранных. 

Следовательно, всё, что в массовом производстве связано с ручным трудом, рано или поздно рушится. Увы, образование, спотыкаясь и мучась, со своим малопроизводительным горловым, по сути – ручным, трудом оказалось на обочине цивилизации. Само того не осознавая, оно обречено переходить на индустриальные технологии. И я предвижу: ког да этот процесс окончательно зафиксируется, отношение к этой отрасли в обществе моментально поменяется – с нищенского остаточного принципа на приоритетно прибыльный. 

Только подумайте! В Украине обучаются пять миллионов школьников. Вручную! Вы можете себе представить, чтобы пять миллионов т левизоров изготовлялись вручную? Естественно, нет. Потому что законы массового производства требуют адекватного индустриального подхода. Какая ирония: школа называется массовой, а труд учителей – индивиду альный. Не отсюда ли столь плачевные результаты? 

Конечно, речь не идёт о том, чтобы ученики выходили из школы подогнанными под один ранжир, как из инкубатора. Это было бы очень примитивно. Просто соотношение ручного труда и индустриального должно измениться: конвейерные технологии надо использовать при передаче получении рутинных знаний, а ручной труд коучей – для доводки знаний, навыков, умений ученика до высокого уровня. Причём ручной труд учителя коуча должен быть особо квалифицированным (как у краснодеревщиков или часовых мастеров), а потому и намного выше оплачиваемым. 

Если бы пару веков назад всё больше денег тратили на изготовление вёсел для лодок и обучение гребцов, паника у правителей приобретала бы угрожающие размеры. И только со строительством первых пароходов и паровозов они поняли, что столбовая дорога человечества пролегает по рельсам индустрии. И тогда финансирование гребцов было ими с облегчением прекращено. 

То же самое и в образовании. Оно уже дошло до предельной кондиции и требует, чтобы его насильно переводили на индустриальные рельсы. Скептики опасаются, что при таком подходе возникнут уязвимые места. Ну, например, куда девать армию учителей? Ответ: туда же, куда и лионских ткачей. 

Я разыскал во французских архивах документы с информацией о том, что ткачи, изготавливавшие мануфатуру, заранее были оповещены о введении ткацких станков и предстоящих в связи с этим увольнениях. Реакция работников была естественной – они начали разрушать станки. 

На площадях и в церквях (тогда ведь прессы и телевидения не было) лионские ткачи доказывали, что изготовление тканей ручным способом более благородно, а именно: в ткань вкладывалась их душа, в ней сохранялось тепло каждого ткача, чего, естественно, не обеспечить никаким механизмом (будь он неладен!), неизвестно из чего делающим эту ткань и сдабриваемым машинным маслом. Однако ни забастовки, ни общественные движения в пользу консервации ручного труда не по могли (рис. 2–4). Ведь история любой страны – это борьба невежества с несправедливостью. Но именно эта борьба рождает новые парадигмы. 

Совсем недавно мир пережил, хотя и болезненно, переход от любительского спорта к профессиональному. Быть профи в спорте теперь по чётно и денежно. Наступит час – и в педагогике останутся лишь профи, утвердившиеся в новой роли – гуру, тренера, штурмана, коуча. Они, как навигаторы, будут прокладывать путь своим ученикам. Естественно, это будет тоже ручной труд. Но какой квалификации! Есть же разница между трудом суфлёра и режиссёра, маляра и архитектора, швеи и модельера. 

К американскому тренеру по теннису Нику Боллитьери родители со всего мира записываются в очередь на обучение своих детей. Их не пугает высокая плата – 3 000 долларов в час. Почему так дорого? Потому что его школа взрастила таланты Штеффи Граф, Моники Селеш, Марии Шараповой, Андре Агасси, Джима Курье. Естественно, у этого тренера есть штат помощников и ассистентов. Вот вам и иерархия. 

Так мы можем приблизиться к системе образования на конечный результат. Это значит, что обучение уже не может сводиться только к получению ветхих академических знаний. Оно должно быть организовано, как конвейер по изготовлению сложного продукта – образованного и умелого человека. Вокруг этого конвейера формируется полная инфраструктура, в которой ученики полноценно проживают свои жизни в своём возрасте и в своём темпе. Для этого создаётся системный механизм, работающий как часы. Причём не старин ные часы, вызывающие у некоторых приступы ностальгии, с их главным достоинством – отзванивать каждый час (как звонки на урок), а современные и точно идущие. 

Конечно, противников будет много. 

В девяностых годах прошлого века конструкторы знаменитой японской фирмы Matsushita Electric пытались изготовить такую простую вещь, как домашняя хлебопечка. Но им никак не удавалось сделать так, чтобы машина правильно замешивала тесто. Как они не старались, а корочка у хлеба, которую так любят и взрослые, и дети, получалась пересушенной, а середина – непропечённой. Конструкторы долго бились над этой загадкой, даже сравнивали рентгеновские снимки теста, замешанного аппаратом и руками пекарей. Но дело с мёртвой точки не сдвигалось. 

В конце концов решить задачу удалось не инженерам, а программистке Икуто Танака. Однажды она увидела, что лучший пекарь отеля Osaka International характерными движениями замешивает тесто, растягивая его. По совету программистки конструкторы фирмы разработали машинный аналог, в точности воспроизводящий технику растягивания теста. Машина стала выпекать хлеб не хуже того, что был в гостинице. Фирма Matsushita Electric сразу стала лидером продаж. 

Этот пример показывает не только то, что ручной труд может быть переложен на нехрупкие плечи машины, но и то, как одно знание пре вращается в другое, совершенно иного типа. Синтезаторы вытесняют пианино, как те в свою очередь вытеснили когда то клавесин. Жаль, конечно. 

Что в настоящее время представляет собой система образования? Образование вроде и существует, но насчёт его системности есть большие сомнения. Кто учит, чему, как, зачем? В школе большинство предметов – это науки: химия, физика, биология, математика… Даже социальные, гуманитарные предметы рассматриваются и преподаются как науки. 

Мы провели исследование и выяснили, что в будущей взрослой жизни с наукой связывают себя лишь 3% выпускников, становясь инженерами, изобретателями, конструкторами и учёными. А что, извините, даёт школа остальным 97%, которые становятся поварами, редакторами, менеджерами, продавцами, бизнесменами, строителями, программис тами, чиновниками, продюсерами и врачами? И как жить им, отдавшим одиннадцать лет школе, просидевшим там 12 000 уроков, но так и не снабжённым горючим для жизненного разгона? Да ещё в условиях новейших технологий 21 века. Почему наукам такая привилегия? 

Просто так сложилось со средних веков, что самыми образованными людьми считались учёные. Их миссия заключалась в передаче по лученных эмпирических знаний следующему поколению. Чтобы не утерялись накопленные зёрна сведений по алхимии, астрономии, земледелию, механике, алгебре и геометрии. Но что такое науки в школе сегодня? Химия проистекает из алхимии средних веков. Те же самые опыты – ничего из современных технологий. Ни генной инженерии, ни нанотехнологий, ни химических инноваций. Биология, основанная на теории эволюции Дарвина, это, в лучшем случае, 19 век. И не слова о возможностях и последствиях клонирования, иной ветви знаний о происхождении видов, альтернативной теории Дарвина. 

Я иногда возражаю математикам, которые с придыханием возглашают, что, мол, математика – это царица наук. Им не приходит в голову (удивительно, как им изменяет логика!), что если она – царица, то, может, где то есть и царь?! И может ведь такое случиться, что царь главнее?! 

Я сейчас не предлагаю кандидатуры в монархи научной империи. Я обращаю внимание на некоторую догматичность мышления и необходимость преодоления этого устарелого стереотипа. Ну и что, что не сколько веков назад Карл Гаусс высказался о математике как о царице наук (аналогичные штампы: «знание – сила», «летайте самолётами «Аэрофлота», «партия – наш рулевой» и т.д.). 

Мы же не язычники, верящие в фетиши и обожествляющие всё подряд. На уровне здравого смысла в школе можно найти на роль царя или царицы дюжину претендентов, не менее важных, чем математика. Каждый учитель боготворит свой предмет. 

Говорят, что математика учит логическому мышлению. Это правда, но не вся. Для обучения логике теперь существуют более эффективные способы, например компьютерные игры, где, для того чтобы достичь новых уровней, ученик должен хорошенько шевелить мозгами, структурировать информацию и мгновенно принимать правильные долгосрочные и системные решения. А совершая при этом большое количество ошибок, он приобретает за короткое время ничем не заменимый опыт той же логики. 

В школах же по старым лекалам продолжают тратить драгоценное время, постигая бензольное кольцо и вакуоли, но не зная: гербалайф – это лекарство или плутовство, политика – это профессия или эмоции, бизнес – это деньги или стиль жизни, семья – это счастье или риск, наука – это призвание или блажь. 

Многим ясно, что прежняя система обучения, похоже, безнадёжно устарела. Устарел сам набор предметов, который нам достался ещё со средних веков, как будто жизнь замерла на пятьсот лет. Устарели цели, ради которых, собственно, учат детей в школе. Оставляют желать лучше го и методы, где ключевое звено – парта, давно уже ставшая атавизмом и пыткой геморроем и сколиозом. 

Так стоит ли дальше упорствовать и продолжать эту агонию, тратя миллиарды долларов фактически впустую? Известно, что некоторые водители десятилетиями чинят свою любимую машину, меняя в ней карбюратор, дверцы, сиденья, колёса и даже двигатель. Но приходит время, и они понимают, что нужно просто поменять машину на новую. 

Мы становимся свидетелями того, что наши дети, не получив в школе нужных знаний (не тех, которые безнадёжно устарели, а новых), становятся всё чаще неудачниками, впадая в депрессии и мучая себя и окружающих. Так, может, наступило время попросту поменять старую систему образования на новую? 

Поэтому возникает вопрос: что бы вы, уважаемые читатели, сказа ли, если бы в школе доминировали не только морально устарелые предметы, но и то, что действительно нужно в жизни? То есть, чтобы было 2 в 1. Чтобы приоритеты – чему учить – были более жизненными и «человечными». Чтобы, окончив школу, выпускник мог уверенно сказать: я умею это и это, разбираюсь в том то и том то, поэтому я стою дорого. 

Спрашивают, чем отличаются new знания от old знаний. В 21 веке эти различия становятся более чем существенными, причём на уровне как конкретных знаний, так и отдельных теорий. Вот примеры. Многих из нас, в том числе и меня, учили в школе тому, что в Солнечной системе девять планет. А с 2006 года учёные после многочисленных споров оставили в ней только восемь. Плутон «уволили». 

Стволовые клетки перевернули многие биологические теории. Ещё недавно мы не знали генно модифицированных организмов (ГМО), ныне уже сталкиваемся с запретами на них. Как знать, может, в будущем на основе биолого-социальных исследований будет сделан вы вод, что ГМО – это единственный способ нашей цивилизации не вымереть от тотального голода и адаптироваться к возникшим новым климатическим и экологическим условиям. 

На глазах рушатся физические, медицинские, математические мо дели и теории, а вместе с этим кардинально меняется фундамент old знаний, который казался вечным и незыблемым. Наскальные рисунки сменились папирусными рукописями, те – печатными книгами, кото рые передали эстафету безбумажным технологиям. 

Сколько лет учителя мечтали о том, чтобы научить детей учиться и самим искать нужную информацию. Тщетно! И вот, когда вдруг это счастье «привалило» и появился инструмент – поисковые Интернет системы Google, Yandex, Yahoo!, Bing, из которых ученики не вылезают (и им никакой дополнительной мотивации не нужно!), школа осталась безучастной, никак не отреагировав на природную любознательность детей, подружившихся с компьютерами. То есть в 21 веке появилось новое мощное образовательное средство – не просто Интернет, а удобные поисковые системы. И что – школа ухватилась за него, как за спасательный круг? 

Пришла пора задаться таким, немного циничным, вопросом: что ученик со школьного ученья будет иметь? В конце концов, израсходованные одиннадцать лет детского подневольного труда не должны проходить в потёмках и даром, в смысле – без перспективы.

Пять тысяч лет назад один древний гуру собрал своих учеников. Они его спросили: «Учитель, где узнать правду?». Он ответил: «Истину ищите в первоисточниках – в пересказах старых людей». Ученики пошли в народ слушать и запоминать сказания и мифы, уже тогда понимая, что неточности и придумывания неизбежно будут вводить в заблуждение все следующие поколения. И, чтобы застолбить эти пересказы, они стали выбивать тайные знаки и рисунки на каменных стенах. Учитель узнал об этом и проклял их, ведь он лишился возможности отсылать учеников туда, куда путь знал лишь он один. Он перестал быть нужен. 

Хорошее распространяется быстро (рис. 5). Спустя века ученики приставали к гуру нового поколения: «Где правда, учитель?». «В наскальных надписях, – торжественно молвил он, – там всё описано». Ученики дружно брались за расшифровку иероглифов. Так продолжалось много веков. Но однажды ученики призадумались: как же эти надписи сделать доступными не только самим себе, но и для чтения в других странах – не перевозить же туда скалы?! Выручил папирус, на котором можно было написать гораздо больше знаков, да и делать это быстрее, чем при выскабливании их на каменных глыбах (рис. 6). «Какой такой папирус?» – возмутился гуру, почувствовавший безнадёжную потерю своего былого влияния и авторитета. И проклял их. Он перестал быть нужным. 

Сменились века, и ученики нового поколения с трепетом обратились к своему учителю: «Вот печатный станок. С его помощью можно многократно печатать одно и то же. Это быстрее и удобнее, чем каллиграфическим почерком вручную писать на папирусе или бумаге». «Какой такой станок? Какая такая автоматика? Вся мудрость жизни и истина – в первоисточнике, в рукописях!» – вскричал возмущённый гуру, проклиная учеников и с грустью понимая, что его роль и влияние улетучиваются на глазах. Он перестал быть нужен. 

Прошло ещё пять веков. Теперешние ученики бесстрашны: «О, учитель! Вот компьютер – он так удобен и быстр, там столько информации. Можно даже в библиотеку не ходить!» – «Какой такой компьютер? Марш в библиотеку! Изучайте печатные книги, отроки, они – первоисточник всех знаний! В них – весь опыт человеческой истины. Будь ваш компьютер трижды проклят!». 

Увы, книги всё меньше становятся источником полезных знаний. Изложенные в них сведения не структурированы и устарелы. Часто не возможно определить, что в них правильно, а что нет. А также быстро найти то, что надо, причём здесь и сейчас. 

И вот уже кто то из грядущего поколения яйцеголовых учеников готовится придти к своему гуру и обрадовать его, что юзать в нете не модно, так как информация у них, учеников, в чипе, введённом под ко жу. «Будь оно всё проклято!» – только и останется воскликнуть несчастному, никогда не поспевающему за прогрессом учителю, который, конечно, не станет подвергать себя сомнительной подкожной инъекции. Он и пирсинг то ненавидит. Хотя пирсинг – это, возможно, генетическая подготовка человеческого организма к внедрению в него полезных инородных тел – будущих чипов. Или проверка на их отторжение. 

Что же произошло такого разрушительного, отчего мир перевернулся и требует от человека новых качеств? Ничего особенного – всего-навсего в мире возник хаос как предвестник переупорядочивания и переформатирования всего и вся. 

Кардинально поменялись главные общечеловеческие ценности, сбились ориентиры (рис. 7). Неясны перспективы в обществе. Не понятно, каким приоритетам учить детей, как относиться к деньгам, богатым и бедным, как выстраивать свою судьбу. 

Секретов теперь нет. Они кончились: всё перенимается, заимствуется, воруется. Понятия «плагиат» и «недобросовестная конкуренция» теряют смысл. Никто не помнит, от куда взял ту или иную информацию, утверждая, что она носится в воздухе, лежит на поверхности. Глобальный мир открыт, и доступна любая информация, которую по пиратски и беззастенчиво скачивают друг у друга. 

В условиях хаоса многие не знают, что делать, и выглядят беспредельно растерянными. Впрочем, есть и те, для которых это время – пора действовать. Они себя чувствуют как рыбы в воде. Это компетисты универсалы. Ведь им известно, что только в условиях хаоса можно извлекать настоящую прибыль. Потому что, когда наступит порядок, у всех будет одинаковый уровень низкой рентабельности. А вот в условиях край ней неразберихи может быть и сто, и двести, и тысяча заветных процентов. Причём без нарушения моральных принципов или юридических за конов. Я говорю не только о деньгах, но и о технологических и моральных прорывах, которые, ясное дело, где-то уже прорастают, как бамбук. 

Надо ли этому обучать детей? Или лучше промолчать? 

Время, когда мир был прост и ученик мог охватить и постичь его элементы и системы с помощью объяснения учителя, уходит в прошлое. Ведь учителя по прежнему разъясняют не то, как устроен мир, а какова их, учителей, логика рассуждений по поводу этого устройства. Ученик познаёт не мир, а взгляды на него. Отсюда – противоречия в морали, ценностях, приоритетах и в том, что именно называть фундаментальны ми знаниями, о которых так пекутся убелённые сединами академики. 

Информация не падает каплями, а обрушивается Ниагарским водопадом, под которым человек лавирует, постоянно думая, как ему не захлебнуться неудержимым потоком недостоверной информации (рис. 8).

В 2010 году средний американец выудил из книг, компьютера, теле видения, радио, газет, журналов, служебных заметок и других источников примерно 15 000 гигабайт информации. Каждый год этот объём увеличивается в геометрической прогрессии, и уже скоро количество информации перейдёт в иное качество. 

Мозг детей стал не в состоянии постигать разом всю картину мира. И сама природа дала нашим детям противоядие от ядовитой информации – клиповое мышление. Не аналоговое, логическое, как у прежнегопоколения, а клиповое, которое позволяет автоматически фильтровать ненужную информацию, а из осколков разрозненной информации собирать вполне цельные пазлы. 

Глаз нынешнего ребёнка, натренированный компьютерными игра ми и многочасовыми просмотрами пёстрых и скоростных мультфильмов, может без особых усилий теперь «заглотнуть» куда больше визуальной информации, чем глаз взрослого. Взрослый оттаскивает ребёнка от телевизора и компьютера, считая, что они портят зрение. А ребёнок интуитивно тренирует способность лучше видеть для будущего прессинга на это самое зрение во взрослой жизни. Взгляд ребёнка, привыкший к быстрой смене картинок в компьютере или на экране телевизора, в печатном тексте просто вязнет. Да и сочинения дети легче и по иному печатают на компьютере, чем пишут в тетради авторучкой. Стоит ли доказывать, что при ручном письме совсем другой тип мышления? 

Один московский художник объяснил мне разницу между процессами печатания на машинке и написания от руки. «Когда мы пишем, – говорил он, – то нижним концом пера выводим буквы на бумаге, а верх ним – те же буквы в небе. Поэтому человек пишущий соединяет в акте письма этот мир с небом. Когда же мы печатаем, то давим на клавиатуру сверху вниз. Человек печатающий соединяет этот мир с бездной». «Но, – возразил я, – если человек печатающий при этом ещё и смотрит на монитор, то он соединяет бездну с вечностью» (рис. 9). 

Уже не надо детям разжёвывать истины, они всё схватывают на лету. Они издеваются над учителем, делая вид, что им, типа, непонятно, а учитель, ведясь на эту приманку, пыжится, пытаясь безуспешно растолковывать элементарную формулу. Хотя для вывода теорем и объяснения значений слов уже есть Википедия. Если раньше рылись в словарях Ожегова, Даля или в Британской энциклопедии, то сегодня достаточно кликнуть Google. Поэтому на уроках должен быть темп, а не лёгкое покачивание на волнах. 

Сладкий запах книги, которую мы с трепетом раскрывали в детстве, сидя у печки под треск горящих поленьев, теперь – на последнем месте в списке удовольствий, доставляемых молодёжи. Это крах двухтысячелетней цивилизации, в начале которой было слово. Современный социум находится в состоянии пере хода от печатного слова к визуальному сигналу и кли повому мышлению. Что ж теперь – законсервировать прогресс и вернуться назад к слогам? Академические знания стали наименее востребованными не потому, что скучны, а потому, что фунда мент прохудился, как старые сапоги. Никто не говорит, что сапоги не нужны вообще. Просто приходитвремя, и их надо менять на новые туфли. Даже столетиями казавшиеся незыблемыми портянки в армии уже заменилина привычные и удобные носки. 

Теперь про деньги. Долгое время спорт, театр, медицина считались сугубо гуманитарными и нерентабельными. Но стоило только задаться целью вывести их на уровень рентабельности, как тут же были разработаны соответствующие технологии. В результате цель была достигну та. На порядок выросли результаты: спектакли и спортивные состязания смотрятся с интересом, медицина лучше справляется с недугами, а ведущие артисты, спортсмены и доктора, производящие продукцию высоко го качества, становятся обеспеченными людьми. 

А вот в образовании – кризис, охвативший весь мир. Нет цели сде лать отрасль высокорентабельной и уменьшить количество брака (рис. 10). Ведь только из-за слабости школьного образования взрослые придумали формулу: обучение длиной в жизнь. Мол, если каких знаний не дадим сразу, потом как то само восполнится, то есть учись, юная поросль, всю жизнь, а если не выучишься – это твои проблемы! Думаю, что это очень жестоко по отношению к детям, которые ещё не ориентируются в том, что важно, а что нет. 

Вот зачем два высших образования? Это от скудоумия студентов или от желания вузовцев подзаработать? Иными словами, налицо при знание: мы вас ничему не научили бесплатно, теперь попробуем за деньги, а вы можете не работать ещё 2–4 года. Это они, дяди и тёти от образования, всё ещё жуют пресную жвачку о дефиците междисциплинарных предметов. Они по прежнему мыслят дисциплинами. Вдумались хотя бы в слово «дисциплина». Разве оно вызывает ассоциации со свободным мышлением и прогрессом?! Это панцирь, не дающий дышать. 

Обратите внимание на печальную статистику в системе образования. Школьники учатся одиннадцать лет, потом ещё 4–6 лет в вузе, и на выходе мало что умеют и мало кому нужны. В будущем 80% считают себя неудачниками и комплексуют по поводу своей профессии. 

Преподаватели учат тех, кто хочет зарабатывать много, а сами зарабатывают мало. И 80% из них считают, что это не справедливо. Мало кто увязывает то, чему и какучат в школе, с тем, что предстоит в жизни. Например, 80% взрослых считают, что 80% так называемых знаний им не понадобилось. Только каждый восьмой преподаватель идёт в ногу со временем, владея всеми современными образовательными технологиями и профессиональным инструментарием. Тогда чему и как учат остальные? 

Кто в древности был в цене? Земледельцы и скотоводы, которые эффективно осваивали новые территории. Они хорошо зарабатывали, и на них держалась цивилизация. Потому та эпоха называлась аграрной (рис. 11). 

В сменившей её индустриальной эре на высоте положения и с хорошими зарплатами оказались рабочие, научившиеся лихо управляться с техникой и инструментами. Они создавали новые товары и стали фундаментом нового общества. Карл Маркс даже сагу сложил, посвящённую пролетариату, который, как он считал, только и является основой создания любого капитала. Хотя эта революционная теория в итоге оказалась не очень жизнеспособной, сильно затормозив развитие цивилизации. Более того, фраза Уинстона Черчилля о том, что «капитализм – это не справедливое распределение богатства, а социализм – это справедливое распределение нищеты», оказалась более показательной. Выбор между нуждой и состоятельностью становился источником депрессий и приводил к снижению доходов. Поэтому многие продвинутые люди стали развивать в себе интеллект, предчувствуя, что с его помощью смогут зарабатывать больше. 

И действительно, с наступлением информационной эпохи цениться стали высококвалифицированные специалисты в различных областях знаний. Их сопровождала слава, уважение, почёт и материальные блага. Они стали индикаторами и двигателями прогресса своей эпохи. А его величество рабочий класс, недолго поцарствовав, вынужден был «уступить лыжню». 

Однако довольно быстро, за полвека век, наступил момент, когда слава, уважение и процветание учёных куда то исчезли. Вы заметили это? Многие умные, знающие люди стали нищенствовать. Но ведь это несправедливо! Если эпоха считается информационной, то носители и обладатели информации должны жить хорошо. Но этого, увы, не происходит. Даже если измерять их благополучие не деньгами, а авторитетом и уважением в обществе. Нет ни авторитета, ни уважения, ни денег. 

Значит, просто обладать знаниями явно недостаточно. Как говорят математики, это условие необходимое, но недостаточное. Стало яс но, что эпоха знаек быстро окончилась. Пришла эпоха экономической турбулентности и моральной неопределённости, когда каждый человек становится кризис менеджером: самому себе, своей семье, фирме и стране. На высоте положения оказываются те, кто умеет выхватывать нужную информацию и тут же, без промедления её использовать. 

В этой ситуации школа не может больше ориентироваться только на науку и old фундамент, где бессмысленны почти все ценности просвещения, которые нам внушались с детства. 

Половина уроков – это спам из прошлого.