Вообще то на них можно было бы не обращать внимания. Особенные дети были во все времена, и они доставляли взрослым одни только беспокойства. Они всё делают не так и думают не так – никакой логики и никакого здравого смысла. Для взрослых – одна нервотрёпка. Но их понемногу становится всё больше, а отсюда и беспокойства также больше. Изучают таких детей давно, споря друг с другом до хрипоты. Но в последнее время резко поменялось отношение к этим отклонениям. Теперь это считается не аномалией, а адаптацией к будущим требованиям цивилизации. Вот оно как! И это круто развернуло все образовательные технологии. Ведь когда учитель что-то объясняет, он надеется на адекватное восприятие своих объяснений учениками. А тут напротив него сидит половина класса с «феноменом разбитого зеркала» и смотрит стеклянными глазами. Впору испугаться – как в триллере. По другому стали относиться и к участившимся случаям дислексии у детей – трудностям вос приятия и воспроизведения текстов, вплоть до невозможности чтения или полного непонимания прочитанного. Здесь уместно вспомнить не только Альберта Эйнштейна, который стал говорить лишь с 6 лет, но и знаменитого харизматика Ричарда Бренсона. Он, владелец транснациональной компании Virgin и состояния в 20 миллиардов долларов, всю жизнь заикался и плохо читал писал говорил. А разбогател на музы кальных дисках, раскручивая с помощью своего уникального «нюха» малоизвестные, но индижно талантливые группы. А чтобы доказать всему миру, что аутики – не простые люди, а необыкновенные(!), он заработанные миллиарды вложил в создание огромной (дешёвой для пассажиров) авиакомпании и организацию мирового космического туризма. Раньше думали, что учёба тем лучше, чем выше сосредоточенность учеников. Теперь прямо противоположная картина: у учеников внимание не только не повышается, а, напротив, вообще отключается! Столь ко проводится тренингов на концентрацию внимания, столько возлагается на них надежд – и, надо же, всё бесполезно! Кратковременное отключение сознания на уроках стало настолько частым, что впору иногда перепугаться. Но проведенные нами иссле дования определили связь этого явления с обрушившимися информационными перегрузками на незрелый мозг учащегося. Выяснилось, что мозг действительно не резиновый и вливать в него информацию цистернами невозможно. Раньше мозг ребёнка созревал к 8–9 годам, сейчас – только к 12–14. Впрочем, если провести осторожную аналогию с тем, как зависает и перезагружается компьютер, можно заключить, что невнимательность – это и защитная реакция организма, и оздоровительная процедура. Мозг стал чаще перезагружаться. Умение читать, в отличие от способности говорить, в наших генах не зафиксировано. Нам приходится тренировать свой мозг раскодированию странных значков на бумаге и переводу их на понятный нам язык. Эксперименты показывают, что в мозгу китайца, обученного читать иероглифы, возникают совсем другие взаимосвязи, чем у европейца, привыкшего к латинице, или славянина, освоившего кириллицу. Будет логично предположить, что чтение текстов на дисплее компьютера образует в мозгу иные связи, чем чтение, например, книги. А какие метаморфозы произойдут с внутренними взаимосвязями, когда переплетутся все три языковых ингредиента: обычный, иероглифический и компьютерный? Возможно, у поколения W будет другая реальность, при которой станет возможным распознавание новых сигналов. Не случайно, у обычных людей мозг используется на 4%, у индиго – на 5%. Спрашивают, индиго – это отклонение в смысле «болезнь» или это мутация со знаком плюс? Ведь сейчас интенсивно изучается гипотеза, что, скажем, аутизм – это следующая ступень эволюции человечества, а вовсе не болезнь. Аутисты талантливы, хотя в очень узких областях. Они быстрее думают, у них острее память, особенно музыкальный слух, художественные и математические способности. Часто это выглядит как отклонение от нормы, которую называют синдромом дефицита концентрации внимания и гипервозбудимостью. Достаточно вспомнить Моцарта, Пушкина, Ландау и др. Может, их экстрачувствительность – это и есть прорыв? Я допускаю появление вскоре объявлений о найме на работу, где будут приветствоваться особые специфические качества, например: требуются нестандартные специалисты, которые способны думать в трёх измерениях, быстро считать в уме, по ходу всех убеждать и делать ещё несколько дел одновременно. Аутисты будут первыми в очереди. Кстати, они не требовательны к зарплате. А потом историки в мемуарах напишут, как наше поколение ошибалось, жалея и леча аутистов, вместо того чтобы лелеять в них этот по истине божественный дар. От вундеркиндов многое терпят, и многое им прощается. Но всё это только тогда, когда есть ответ на один единственный вопрос: стоит ли одарённость этого ребёнка того, чтобы с ней так возились? До сих пор учителя, пройдя через терпение, нервотрёпку и отчаяние, отвечали только утвердительно: да, стоит. Но сегодня уже не только витает в воздухе, но всё чаще звучит иной вопрос: с какой стати этим детям такое повышенное внимание? Ведь мало кому из них потом удаётся хорошо устроиться в жизни и радовать отечество и родителей своими та лантами. Мало, очень мало. У Богдана, например, очень острый ум, его реакция молниеносна, его ответы лаконичны и нестандартны. Он наблюдателен, оригинален и шпарит наизусть целые страницы. Но мальчик приносит в школу самодельную финку и бегает с угрожающим гиканьем за девчонками, получая удовольствие от их визга. Как тучи окутывают ясное небо, так террор маленького гения обволок учебный процесс. Мешать любому созидательству стало для него манией, перевешивающей все его способности. Попытки педагогов усилить систему поощрений, увещеваний, тренингов и наказаний не срабатывали. Учителя оказались бессильными, и Богдан, в конце концов, был отчислен. В городских газетах тут же по явились статьи о маленьком гении и чёрствых учителях. Как всегда, во всём виновата школа. Опасность заключается в том, что одарённые дети, подогреваемые разговорами о необходимости создания для них особых условий, об их принадлежности чуть ли не к «особому клану», и в самом деле начинают верить в свою исключительность. А десятки взрослых, готовых почти что танцевать перед юными дарованиями, лезут из кожи вон, чтобы создать таки для них эти уникальные условия. И тем самым портят их. Одарённые дети находятся в особой группе риска. До сих пор о та ких вещах говорить было опасно, да и мне не хотелось: уж очень неблагодарная эта тема. Ведь слава многих одарённостей была недолгой: они исчезали из поля зрения, нередко так до конца и не оправдав надежд, став к 20 годам заурядными людьми. Вундеркинды растут быстрее сверстников, но ум должен созревать одновременно с душой и психикой. Когда такого не происходит, они, вступая во взрослую жизнь, «ломаются». Социализация не поспевает. Индиго плохо учатся, но их это не печёт, так как любые замеры показывают, что их IQ зашкаливает за 170–180. Причём не благодаря знаниям, ведь учатся они так себе, а за счёт объёмного, многомерного мышления, автоматического улавливания неуловимых связей и сочетания несочетаемого. Они легко ориентируются в технических новинках без инструкции. Стоит им взглянуть раз другой в телевизор, как они составляют картин ку того, что происходит в мире. Им не надо сидеть перед экраном целый день и внимать каждому слову диктора. Возможно, они не знают деталей, но общую картину представляют довольно точно. У них оба полушария работают на полную катушку, иногда даже автономно. Так возникает способность думать о двух или более вещах одновременно, даже если эти мысли расползаются в противоположных направлениях. В этом, пожалуй, кроется причина свежих идей и неожиданных суждений, потрясающих взрослых. Что нужно, чтобы их талант не зачах? Первое соображение: нужен обычный неэксклюзивный социум, с его несовершенством, чтобы они могли им внутренне возмущаться, придумывая втайне от других, как всё исправить. В этом случае ресурсы организма постоянно восстанавливаются и развиваются – уник живёт в гармонии с законами человеческой природы. Вот пример. Авиценна уже в 3 года помогал отцу, сборщику дани, считать деньги. За несколько месяцев в школе он выучил Коран, последовав главному правилу гениев: испытывать искренний интерес к жизни и получать удовольствие от того, что приносишь пользу другим.  Второе соображение: вундеркинду важно ставить собственные цели и достигать их. Отто Шмидт составил план на всю жизнь: какие книги будут прочитаны, науки изучены, дела сделаны. Подсчитав, что на всё про всё ему потребуется 900 лет, он не отчаялся, а решил выяснить, сколько бу дут жить люди в 21 веке. Узнав, что прогноз продолжительности жизни составляет 150 лет, он сократил список, чтобы уложиться в 130 лет.  Соображение третье: чтобы гениальность вундеркинда счастливо реализовалась, ему важно найти своего коуча. Михаил Остроградский долгое время слыл двоечником и разгильдяем. Даже сам юноша считал себя несовместимым с науками и просил родителей отдать его в гусары. Но родители были непреклонны в желании дать своему сыну хорошее образование. Михаил учился с превеликой неохотой, пока однажды не снял квартиру у преподавателя университета Андрея Павловского. Профессор заразил парня своей любовью к математике. Впоследствии мир узнал об основателе знаменитой петербургской школы математиков – академике Михаиле Остроградском. Теперь его именем назван университет в Украине. Индиго – это не просто дети с необычным цветом ауры. С малого возраста они рассуждают о судьбах мира, проявляют неординарные способности и таланты, ведут себя не как все, иногда у них есть лидер ские качества, но иногда, наоборот, они замкнуты. Их одарённость и высокоразумность обусловлена не наследственностью, генетическими из менениями или воспитанием, а именно их особыми свойствами, невидимыми невооружённым глазом и необъяснимыми простым здравым смыслом. Поражают их умение предсказывать будущее, феноменальная память, уверенность в себе, отсутствие ложной скромности, неподчинение общим правилам. Шахматист Магнус Карлсен стал супергроссмейстером в шестнадцать лет. Отец показал четырёхлетнему Магнусу игру, но мальчик остался к ней равнодушным, даже поморщился и отвернулся. Спустя ещё 4 года сестра уговорила его составить ей компанию в игре. Но Магнусу игра опять не понравилась. В 9 лет в гостях ему довелось случайно сыграть партию, и он вдруг обнаружил связи между фигурами, воскликнув: «О, я понимаю, как они ходят!». В смысле – не по каким полям и правилам, а по внутреннему магнетизму. Это его раззадорило. Он пришёл до мой и стал разбираться. В 10 лет он выиграл чемпионат Швеции, в 14 – стал гроссмейстером, а в 19 – первым в мировом рейтинге. Владимир Вернадский предсказывал, что в 21 веке человек научит ся общаться с ноосферой и единственным каналом общения будет интуиция. Почему бы ему не поверить? Может быть, выявится ещё часть детей индиго, а у явных индиго расширится потенциал, прояснятся их необыкновенные инструменты мышления и действия. Мышление и действия индиго основаны не на привычном логическом евклидовом методе проб и ошибок, а на интуиции. В результате они получают иную информацию или в ином виде – возможно, каким то образом переработанную. Если обыкновенному человеку для того, чтобы выучиться, рекомендуют десятилетиями посещать библиотеки, рыться среди тысяч книг, отыскивая то, что надо (а надо ли?), то индиго распознают информацию сразу всю и объёмно. Очевидно, поэтому они так часто категоричны, удручаясь тому, как мы не видим очевидного (очевидного для них). Дети индиго не нуждаются в воспитании в духе нашей капиталистическо-социалистическо потребительской парадигмы, так как для них питание и вос питание носит другую природу. Они равнодушны к вещам. Они умные, с особым видением мира, но с не очень хорошо раз витой рабочей памятью. Им трудно находиться в большой группе и за поминать, кто что сказал. Им нужны другие тексты и другие тесты. Их поведение может показаться высокомерным. Но с этим ничего не поде лаешь: индиго уверены в своей значимости и не признают авторитетов. Кроме того, они не считают нужным объяснять свои поступки. Для них важнее всего свобода выбора. Они быстро овладевают природными для них высокими технологиями. Они не изучают эти высокие технологии, а уже отталкиваются от них для прыжка на более высокий уровень, чтобы создавать новые смыс лы, до них не существовавшие. Они не только видят то, что для других скрыто или неочевидно, но и придают значение тем мелочам, от которых зависит большое дело. Иметь дело с такими детьми – одно удовольствие. Хотя… Однажды в порту я шёл по пирсу. У причала стояла множест во симпатичных яхт, названия которых были так необычны, словно они соревновались ими. На парусе одной я увидел смачное слово «Утеха». «Какие молодцы!» – подумал я, восхищаясь их позитивным мессе джем. Ведь все должны были бы завидовать тому, что они катаются на яхте с таким удовольствием. Я дошёл до конца пирса, обернулся лицом к яхте и замер от неожиданности: на другой стороне паруса была надпись чёрными буквами. «Морока», – почти вслух прочитал я. И к свежести морского воздуха сразу добавился привкус однообразия и утомления. Так и с индиго! Теперь – самый ужасный вопрос: надо ли собирать детей индиго вместе и кто должен опла чивать их обучение? Призывы обучать их в самых лучших школах – это лестница, ведущая вниз. Что делать, если через 5–7 лет вундеркинд пере стаёт быть прилежным? Исключать? Но тогда он и его родители будут во всеуслышание твердить о его психологической травме. Если его будет опе кать государство, то его таланты медленно потух нут, как свет в театральном зале перед началом спектакля. Вычленение детей индиго ведёт к их даль нейшей асоциализации, и даже утере их очевид ных способностей. Они закрываются, как лепест ки при холодных порывах ветра. Ну как человеку с логическим мышлением и традиционными представлениями о ценностях и смыслах жизни найти общий язык с тем, кто мыслит интуитивно и для кого здравый смысл – помеха? И если к тому же он демонстрирует более выдающиеся конечные результаты по сравнению с обыкновенными детьми – то как с этим быть? А тут ещё выясняется, что индиго пришли не поодиночке, а целым потоком. Возможно, раньше это было не так заметно. Значит, действи тельно, прорыв назрел. Количество переходит в качество. Похоже, индиго (что бы это ни было – мечта или реальность) – это пилотный проект цивилизации на вырост. Это авангард маленьких людей, выдвинувшихся вперёд с какой то вероятностью адаптироваться к будущим вызовам природы. На индиго природно отрабатываются адекватные наше будущему времени техники и технологии. Наверное, на то, что я сейчас напишу, надо закрыть глаза, так как мне придётся преодолеть некоторую собственную стеснительность. Де ло в том, что меня самого в школе и институте называли вундером, так как мои ответы у доски и в тетрадках вызывали у учителей гневную ре акцию и одноклассники крутили пальцами у висков. А однажды класс ная так рассердилась, что вызвала на педсовет маму и потребовала, чтобы меня посередине года перевели на класс выше. «Он всем мешает своими выкриками!» – говорила она, едва сдерживая раздражение. На педсовет меня не пустили, мама вышла оттуда озабоченная, и на следующий день я пошёл не в свой третий, а в пятый класс. Потом я пры гал через классы, в институте слыл королём интегралов, все у меня спи сывали, но в компании не принимали – я не проходил ценз по возрасту. Я был зол на весь мир, а он надо мной потешался. И однажды, вдо воль натерпевшись от социума, я сказал своему уму: «Слушай, давай притормози немного, а?! Другие тоже хотят удовольствий». Другие – это счастье, вещи, семья – словом, все те приоритеты, о которых я уже пи сал. Так я волевым путём немного сбалансировался. Хотя сам себе дол гое время был противен. Кстати, руководство школы, где учился Богдан, понимая, что ода рённые дети требуют особого долготерпения, через месяц всё же допус тило его к занятиям. Что вызвало неописуемо бурную радость одно классников. Конечно, споры по поводу детей индиго могли бы показаться на думанными, однако они порождают новых детей индиго. Ну и чем это плохо? Ведь увеличивается не количество маленьких роботов, а детей продвинутых, с новыми способностями, «инакомыслящих» или «инако чувствующих». Остаётся только сожалеть, что они не всегда нами могут быть быстро распознаны. Ну и чем это плохо? Ведь увеличивается не количество маленьких роботов, а детей продвинутых, с новыми способностями, «инакомыслящих» или «инако чувствующих».