Звезда белорусской оперетты рассказала, почему почти полвека хранит верность одной сцене и что актеру нельзя без конкуренции. Каждый, кто хотя бы однажды был на спектаклях в белорусском Музыкальном театре, знает это имя. Народная артистка Беларуси Наталья Гайда 47 лет хранит верность подмосткам, на которые пришла кода-то совсем юной артисткой, а теперь ее имя прочно ассоциируется с самим театром. Совсем недавно она блистала в очередной премьере театра Музкомедии — исполняла роль актрисы Вуазье в "Бале в "Савойе" Пала Абрахама. Кода в кулисах еще не стихли овации зрителей после премьеры Sputnik поговорил с артисткой о вечном и повседневном.

От ролей отказываться не привыкла В новом спектакле "Бал в "Савойе" режиссер Анна Моторная предложила мне сыграть звезду прошлых лет. Мой номер поставлен, как испанский в достаточно быстром темпе. Я с удовольствием взялась, потому что не привыкла отказываться от ролей. Но, естественно, очень волнуюсь, потому что в каком бы возрасте актриса не была, на нее все равно смотрят как, пусть на бывшую, но героиню. Нас хотят видеть всегда в форме — стройными и красивыми. Спектакль замечательный, с прекрасной музыкой, интересной режиссерской работой и сценографией.

Из Свердловска в Минск

До Минска я вообще не имела отношения к театру оперетты, хотя этот жанр очень любила. Был Свердловский академический театр оперы и балета, в который меня пригласили, когда я училась на четвертом курсе консерватории. В этом театре я работала четыре года, а потом муж (Юрий Бастриков, народный артист Беларуси — Sputnik.) выиграл конкурс баритонов, который проводил белорусский Большой театр, и мы переехали в Минск. Главный дирижер Кирилл Тихонов предложил работать в театре и мне, несмотря на то, что в моем голосе театр не очень нуждался, тогда еще пели Тамара Николаевна Нижникова, Люда Златова и др. На минской оперной сцене я прослужила год, пела Мюзетту в "Богеме" и Фраскиту в "Кармен". В этот же год меня пригласили в Свердловск принять участие в съемках фильма-спектакля "Званый ужин с итальянцами" Оффенбаха. А когда я вернулась, как раз вышел указ о создании театра музкомедии в Минске. Я согласилась в него пойти и ни разу потом не пожалела. Наш Музыкальный театр — мой единственный, в нем я работаю уже 47 лет. Родители всегда хотели, чтоб я пела Мое детство прошло в Свердловске и в Семипалатинске. Мама училась в Уральской консерватории, обладала красивым сопрано, но учебу прервала война. Папа ушел на фронт, а она осталась в Свердловске со мной на руках. В 1944 году, когда появилась возможность выехать на поезде, мама отвезла меня в Семипалатинск к бабушке и дедушке — родителям папы. В Казахстане я жила и училась до 9 класса. Во время войны, мама работала в филармонии. Ей пришлось оставить консерваторию. Потом, когда мамины сокурсницы стали известными певицами, выступали в Большом театре, я по юношескому максимализму, говорила ей: "Значит, и ты бы могла петь в Большом! Ты просто не хотела!" Но мама работала, чтобы нам как-то выжить. Родители очень радовались, когда в 1966 году после гастролей Свердловской оперы в Москве обо мне впервые написали большую статью в "Культуре". Позже, когда я уже обосновалась в Минске они часто приезжали с Урала на мои спектакли, концерты, когда я получала первые звания.

Театр и известность

Как пришла известность? В те годы был расцвет советской оперетты: для нас много писали композиторы и драматурги. Театры могли себе позволить приглашать режиссеров из других театров. Каждый год театр Музкомедии выезжал на летние гастроли по Советскому Союзу. В течение двух-трех месяцев мы показывали наши спектакли в разных городах. Публике нравились постановки, люди запоминали имена артистов. Мне даже рассказывали, как на гастролях в Сочи, которые я в тот год пропустила, зрители, покупая билеты, спрашивали: "А Гайда играет?" Зрительский интерес был большой. Москва приглашала певцов из разных республик для участия в концертах в Колонном зале Дома Союзов, в Олимпийском. Ведущие артисты из разных театров страны знали друг друга. Мы часто записывались на радио, выступали на телевидении: в новогодних "Голубых огоньках" в 1976 году я пела Джудитту с балетом Московского музыкального театра, а в 1979 выступала вместе с партнером из Эстонии Вольдемаром Куслапом. Это были прекрасные времена.

Режиссеры и спектакли

Когда я была студенткой четвертого курса, я впервые пела в оперном спектакле — Бьянку в "Укрощении строптивой" режиссера Марка Минского. Меня, студентку, пригласили заменить певицу. Я знала партию и спела спектакль практически без репетиций. Первая работа с режиссером — партия Мюзетты в "Богеме". Помню, как я пришла на репетицию и напряженно ждала указаний режиссера Георгия Миллера. А он мне: "Вот здесь стоят гости, здесь навес над кафе, здесь стол — действуйте". Я не растерялась. Когда закончила сцену, Миллер мне говорит: "А на спинку стула запрыгнуть сможете?" Я говорю — могу. Запрыгнула. И практически все, что я тогда сделала, осталось в спектакле.

Предоставить артисту свободу — это дорогого стоит. Получился интересный удачный спектакль с прекрасным составом солистов. Мы даже поехали с ним на гастроли в Киев, где тоже шла "Богема" и пели знаменитые на весь Союз Зоя Христич и Евгения Мирошниченко. Но и наш спектакль произвел впечатление, зрители встречали очень тепло. Интересно работалось над оперой "Дон Жуан" с режиссером из Московского музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко Павлом Златогоровым, где я исполняла партию Церлины.

Во время постановки для каждого артиста он написал что-то вроде заметок о роли, раздал и предложил обдумать каждому свой образ. Когда начались репетиции, артисты выдавали свое видение роли, а он где-то что-то подправлял. Целая эпоха связана с Семеном Александровичем Штейном, оперным режиссером, поставившим у нас несколько спектаклей — знающим и понимающим музыку и драматургию, потрясающим профессионалом. В моей жизни, к счастью, было немало талантливых режиссеров. У каждого из них свой почерк, своя манера работы с актерами, четкость в работе, точность. Все они умели донести задачи и смысл до артистов, убедить в правильности своей точки зрения и взгляде на роль. Примадонна — сцена и жизнь На сцене я должна чувствовать себя примадонной, потому что, если я не буду верить в своих героинь сама, то и зритель не поверит. Когда выходишь на поклон в конце спектакля, в свете софитов, получаешь букеты и аплодисменты и испытываешь глубокое чувство профессионального удовлетворения от того, что я это сделала, дошла до вас душой, меня поняли — это не "примадонство", для этого мы и работаем. Но в жизни изображать из себя примадонну, звезду, по-моему, смешно, и даже не совсем прилично. К тому же, слово "примадонна" иногда звучит негативно и становится почти нарицательным — капризная, фальшивая, легкомысленная, взбалмошная, думающая только о себе и своих желаниях особа.

Хотя мы все вольно или невольно в жизни играем, стараемся казаться интереснее, чем мы есть, но это естественное желание нормального человека. Актерскому самолюбию льстит, когда режиссер видит только тебя и считает, что только ты сможешь справиться с ролью. Да, это, греет самолюбие, и ты будешь из кожи лезть на репетициях. Но когда назначаются две или три исполнительницы одной роли — это еще интереснее, это конкуренция, это заставляет работать, потому что стать самой лучшей из них — это высший пилотаж.

Время и зрители

Конечно, меняются время, вкусы, мироощущение. Меняемся мы, актеры, меняется зритель. Cегодня зрители более развиты и музыкально и театрально. Перед тобой весь мир на экранах телевизоров, компьютеров и т.д. Поэтому и для артистов профессиональная планка повысилась. Сегодня в постановках, премьера которых состоялась давно, но по-прежнему пользующихся успехом у публики, мы убираем некоторые вещи, которые уже выглядят наивно. Когда раньше Бонни в "Сильве" говорил: "Ты на меня не сердишься? Съешь конфетку!", все зрители смеялись — сейчас никто. Точно так же когда клоун в цирке плакал и у него из глаз били фонтанчик слез — зрители просто заходились от смеха. Сейчас хохотать вряд ли будут. Мы должны не только соответствовать нашим зрителям, но и быть немного впереди. Чтобы зрителя покорить, мне кажется, артист должен всегда играть, как в последний раз. Наверное, современный театр — это тот, который сегодняшнего зрителя цепляет, а иначе это не искусство.

По материалам: ukrday.com