В чем различие между экономикой и лингвистикой? Правильно, по первой присуждают Нобелевскую премию, а по второй – нет. Значит ли это, что лингвистическая наука попроще и ее адепты пока «не дослужились»?

Механизмы, действующие в естественном человеческом языке, ничуть не проще экономических, но гораздо универсальнее. Возьмем, скажем, такое правило: в предложении с местоимением никто обязательно есть отрицательная частица не. Из русских никто не ошибется, а вот иностранцам трудно, например, если в их родном языке в предложении может быть только одно отрицание. Языковая норма в целом необычайно устойчива, но большинство из нас почему-то крайне нетерпимо к малейшим «отклонениям»: кого-то коробит от одобрительного кул!, а кто-то не переносит заумных слов вроде дифференциация. Похоже, в язык, как в систему ПВО, встроена функция распознавания «свой – чужой». Поэтому язык не только объединяет нас, но и отчасти разделяет на сословия. И если их представители по каким-то причинам становятся партнерами – культурный шок практически неизбежен.

Вопрос «как правильно?» актуален и для простого человека, потому что с помощью языка его постоянно пытаются одурачить. Ведь если человек попадает в среду, где известные вещи называют неизвестными словами, он не сразу понимает, что происходит вокруг. Возьмем, например, названия профессий.

Слово менеджер звучит неплохо, в словарях определяется как «наемный руководитель», но кто на самом деле знает, что оно значит? Есть менеджеры по продажам, менеджеры торгового зала, акаунт-менеджеры, ивент-менеджеры и даже менеджеры по клинингу (те, кто выдает уборщицам перчатки и моющие средства).

Максим Кронгауз в своей книге «Русский язык на грани нервного срыва» спрашивает: «Зачем же русскому языку понадобилось заимствовать такое абстрактно-пустоватое слово?», и сам отвечает: «За словом скрывается не столько профессия, сколько образ жизни, целая культура. Менеджер – это стабильная работа, стабильная зарплата, стабильные привычки, наконец, просто стабильная жизнь. Менеджер читает солидные СМИ, ест бизнес-ланч, вечером ходит в клубы, а летом отдыхает за границей...». Т.е. это – средний класс за вычетом свободных профессий.

«Но русский язык не был бы русским, если бы не сумел сыронизировать над собой в этой ситуации. И породил слово-близнец – манагер... Мне полюбились эти загадочные и бесконечно красивые слова: мерчандайзер, фандрайзер, медиапланнер, коучер, хедхантер, но я даже после длинных объяснений не могу понять, что, собственно, эти люди делают...».

Впрочем, приток заимствований в сферу бизнеса легко объясним: не возрождать же исконно русские, но неприятные для уха: фабрикант, приказчик, делец или барышник.

Язык – инструмент социальной близости, и в этом есть определенная опасность, особенно для бизнеса. Нередко рядом оказываются бывший физик-ядерщик (ныне – менеджер по закупкам), выпускник отраслевого вуза с Украины (менеджер по строительству), девушка из питерского Иняза (офис-менеджер). Добавьте сюда руководителя с американским паспортом (выходца из Казахстана), и вы поймете, какая получилась гремучая лингвистическая смесь. Физик-ядерщик называет свой телефон мобильником, офис-менеджер – трубой, украинец – сотиком, а новый американец – вообще селюллярным фоном (когда он уезжал, в Казахстане не было сотовой связи). И вот у кого-то все нутро выворачивается, когда он слышит, допустим, сотик. И как работать в такой обстановке?

У самого Кронгауза нелюбимое слово блин (не в смысле «изделия из теста», а как присловье). «Этот заменитель матерного слова, или эвфемизм, кажется мне вульгарнее того, что он заменяет. Такое же неприятное ощущение от блина испытывают мои знакомые и коллеги... Однако для многих это своеобразный маркер свойскости, близости с собеседником. Иначе говоря, у нас у всех своя языковая интуиция. Терпения и терпимости желаю я сам себе».

Русский язык менялся всегда, иногда намного быстрее, чем теперь. И пусть молодежь говорит прикольно вместо неплохо и выражает свой восторг заимствованным словом вау – это не угрожает устоям государства. Гораздо хуже, если у человека арсенал языковых средств настолько скуден, что он не может сформулировать простейшую мысль.

В Интернете аффтар жжот или зачот обозначает одобрение, выпей йаду, убей сибя тапкам – неодобрение, ржу-нимагу, валялсо пацтулом – смешно, а много букв неасилил – скучно, и это не безграмотность, а всего лишь орфографическая игра. А у кого-то она вызывает бурю негодования. То же наблюдалось при попытке так и не состоявшейся реформы правописания: «Лингвисты в подавляющем большинстве были за, нелингвисты – против...». Татьяна Толстая даже предложила: «Надо заколотить двери Академии наук, где заседают эти придурки, и попросить их заниматься чем-то более полезным для народного хозяйства».

Язык сам себя регулирует. Он либеральнее самой отчаянно рыночной экономики. Поэтому, наверное, ему не нужны Нобелевские лауреаты. И новым словам – слава. Потому что они – лауреаты народные.